О пользе учебы
— А когда ты пошел учиться на истфак МГУ?
— О, мне уже было сорок четыре года.
— Легко решился сесть за одну парту со вчерашними школярами?
— Попросил академика Николая Макарова, тот позвонил декану Ивану Тучкову, и мне дали возможность поступать в магистратуру. Иван Иванович, царствие ему небесное, не сразу поверил, что я всерьез намерен заниматься, дважды приглашал на собеседование, дав мне недельную паузу на размышления.
Пришлось убеждать, что мое желание не шутка, не блажь и не дурь.
Как и положено, я сдавал вступительный экзамен, отвечал на вопросы о реформах Столыпина и внешней политике России во второй половине XIX века. Сидел в большой аудитории, где было еще человек сто. Разумеется, я оказался самым великовозрастным. Ребята, наверное, думали, что этот дядя — проверяющий, чтобы не списывали…
В магазине керамики можно и мастер-класс пройти. Фото: Личный архив
— Чувствовал дискомфорт?
— Ощущение было интересное, но так, чтобы стесняться… Наоборот, даже гордился, что оказался среди молодых. Потом они узнали, кто я, подходили, говорили, мол, круто, что с нами учишься.
— Занятия были полноценные?
— Да, обычно начинались с одиннадцати утра и длились до четырех-шести вечера. Три лекции минимум.
— И что, не пропускал?
— Может, пару раз, не больше.
— Хвостами обзавелся?
— Ни единого не имел. Часть зачетов получил автоматически, а к философии, например, готовился по-взрослому, написал четыре конспекта.
— Диплом?
— Тема — Владимир Федорович Джунковский. Он был губернатором Москвы, возглавлял отдельный корпус жандармов, командовал Сибирской стрелковой дивизией во время Первой мировой войны. Человек с интересной и очень сложной судьбой.
Прожил до семидесяти двух лет, пока в 1938-м его не забрали на Лубянку, где сказали, мол, знаешь, гражданин, загулялся ты, давай-ка для статистики хлопнем тебя. И расстреляли на Бутовском полигоне…
Это короткий вольный пересказ. На самом деле, яркая личность, заслуживающая подробного разговора.
— Учеба в МГУ тебе зачем была нужна?
— Эти лекции и семинары фактически пересобрали меня заново. Тот же Владимир Федорович — он ведь кадет, как и я. Окончил пажеский корпус, начинал служить в Преображенском полку. Был близок к Николаю II, потом решил разоблачить пагубное влияние Григория Распутина на императорскую семью, за что поплатился, был отправлен на фронт. Но убеждениям и принципам не изменил…
Известная история, когда Джунковский возмутился, узнав, что среди депутатов Думы есть два стукача, а в армии среди офицеров их намного больше. Он заявил: не надо путать политический сыск с доносами, мы не вправе дискредитировать работу государственных органов. Там не место провокаторам. И приказал: «Удалить всех».
С женой Евгенией.
Такой человек был. С четкими принципами, аристократ, гвардеец, высшая армейская элита. Служа трону, всегда сохранял достоинство и благородство.
Я, конечно, другой.
— Какой?
— Современная жизнь преломила наше поведение. Мы более адаптивны, менее восприимчивы ко многим процессам.
— При этом не раз слышал, как ты произносишь фразу: гвардия должна держать строй.
— Да, что-то вроде жизненного девиза. И еще есть правило: чем сложнее, тем проще. Когда сужается круг возможностей, становится яснее, что впереди.
— Сейчас такой момент?
— Раньше я был один, теперь работаем командой. Говорю тем, кто вписался в историю с Суздалем: ребята, всегда поддержу вас, мне понятны ваши принципы и цели. Можете не сомневаться: если произнес «да», уже не скажу «нет». Даже если это противоречит моим интересам. Дал слово и буду с вами до конца…
Все, что зарабатываю в Суздале, тут и трачу — на город, его нужды и людей. Это и есть главная роскошь, как ее понимаю.
О суздальской милоте
— И перебрался в Москву?
— Это выглядело совершенно логичным шагом.
Еще во Владивостоке понял, что для построения успешного бизнеса надо использовать современную европейскую технологию, иметь западное оборудование. Сразу воткнулся в Австрию, Германию, нашел того самого Георга Грубера, технолога, сказал ему: «Хочешь заработать много денег и оставить след в истории?» Мы быстро подружились. Я контактный человек, легко завожу связи. Стал тягать Георга с собой. Он жил по полгода во Владивостоке, работал. Потом сделал его партнером. Завод «Дымов» в Москве открывал уже с ним.
Словом, я не вылезал из Европы, скупал оборудование вагонами, гнал в Россию. Мы росли по сто, двести процентов в год. Многое опиралось на взаимное доверие. Помню, австрийцы дали мне оборудование на миллион евро. Что называется, за красивые глаза, под честное слово. Но и мы работали на совесть, чтобы побыстрее вернуть кредиты. Делали все быстро и качественно.
Я постоянно мотался между Москвой и Австрией. Жилье не покупал, снимал квартиру, попросту некогда было этим заниматься. Да и лень. Не запаривался. Личная жизнь меня не интересовала, все время занимала работа. Когда построил первый завод, мне было двадцать шесть лет, а в тридцать один год уже переехал в Москву, даже не успев понять, что произошло.
Помню, Саня Труш одно время спрашивал: «Если у тебя будет двести тысяч долларов кешем, что ты с ними сделаешь?» Я отвечал, мол, что-нибудь придумаю.
Не деньги были целью, вот точно. Вдохновлял размах, масштаб.
Москва приняла меня как родного. Я из тех людей, которых вбирают мегаполисы. Самостоятельных, волевых, рассчитывающих на свои силы, не ждущих чьей-то поддержки и не ищущих надежную крышу. Москва мне нравилась, я ей, кажется, тоже.
А Суздаль — то, чего мне не хватало на Дальнем Востоке. Я смог удовлетворить в нем жажду, интерес к истории. Приехал и сказал себе: бинго! Символический пазл в голове сложился: вот князь Юрий Долгорукий, сейчас все про него узнаю, кто он, откуда, кем стали его дети…
Восстановленный дом в Суздале. Фото: Личный архив
То, что учил когда-то, начало всплывать в сознании. В Суздале есть удивительное место: спускаешься с горки со стороны села Туртино и сверху сразу видишь золотые купола. И перед тобой раскидывается город… Сказочный сюжет, абсолютно киношный.
А окрестные поля? Фантастика! Конечно, я влюбился во все это. Так и называю: суздальская милота. Искренне не понимаю, как можно променять ее на что-то другое, как русский человек может жить в Тоскане, не попробовав построить что-то здесь. Почему, зачем? В принципе, природа ведь почти не отличается. Да, там чуть теплее. Зато здесь сочнее, и смена времен года добавляет очарования.
Но дело даже не в этом. Надо постараться быть полезным тут, в своей стране. Суздаль сам затащил меня, заколдовал, и я стал вкладывать в город. Занялся этим, сказав себе, что буду помогать, участвовать в экспертных советах, строить, поддерживать.
Словом, включился в тему Суздаля по-настоящему.
— Это конец нулевых?
— Да, 2010-2011-й годы. Потом еще ряд событий случился, они окончательно убедили, что я на верном пути. Помнишь, тогда наши бизнесмены увлекались Куршевелем, всякими Форте-де-Марми и прочей Лазуркой. Конечно, я тоже везде побывал и понял: точно не мое. Всегда старался вести себя, не привлекая лишнего, ненужного внимания, оставаясь незаметным. Видимо, код такой вшит. Не знаю, армией или суворовским училищем…
Суздаль — это письмо Бога. Фото: Личный архив
И еще хорошо запомнил: удачей не надо бравировать, лучше с ней дружить. Уверен, умеренность всем идет на пользу. Мне — точно.
Скажем, езжу на такси, и мне нормально. Водитель есть, но чаще он возит моих детей куда им надо.
О роли в истории
— А как у тебя появилась сеть книжных магазинов «Республика»?
— Продал долю «Ратимира» во Владивостоке и потратил деньги на «Республику». Появилось желание чем-то удивить Москву. Это примерно 2006 год. Я тогда много бывал в Европе, насмотрелся и решил сделать книжные, которых еще не видели в России.
Книги окружали меня всю жизнь, это лучшее жизненное пространство, которое только можно представить. С детства помню, что мама все вокруг заставляла книгами. Моя кровать была, по сути, встроена в деревянные книжные полки. Мама постоянно охотилась за редкими изданиями. Тогда все мечтали ухватить что-то дефицитное. И сейчас мой письменный стол стоит, а напротив — стеллажи. Думаю: господи, какое счастье — иметь книги. Подошел, взял любую, завалился, листаешь, читаешь. Настоящая роскошь!
Словом, книги — мои друзья по жизни. Они везде. На разные темы.
Сейчас вот с Ермолаем Солженицыным, Алексеем Поляковым, Дмитрием Разумовым готовим красивый альбом к юбилею города. Рабочее название — «Суздаль. Тысячелетие».
— Банально.
— Зато не ошибешься, что внутри. Это рассказ об истории, настоящем и будущем Суздаля. Сегодняшний взгляд на древний город. Делаем с помощью профессионалов, конечно. Нам помогает академик Николай Андреевич Макаров, директор Института археологии РАН. Еще один соавтор — Антон Анатольевич Горский, профессор МГУ, ведущий научный сотрудник Института российской истории.
Б. Кустодиев. В старом Суздале.
Большинство фотографий для альбома сделал Ермолай Солженицын. Он любит город, много гуляет по нему, ходит кругами, наматывает их, постепенно расширяя. И все время снимает, не выпускает камеру из рук.
— А твоя роль в жизни Суздаля будет отражена в книге?
— Одной строкой, где перечислят тех, кто принимал участие в подготовке альбома.
— Лаконично.
— Ну не вешать же самому себе ордена и медали! Время покажет, была ли у меня роль и какова она.
Скажем, сперва удивлялся, что в Суздале нет народных промыслов, а потом активно занялся развитием ремесел, запустил проект «Дымов Керамика». Сейчас это модный бренд, который можно встретить и во многих столичных ресторанах. Берешь тарелку, переворачиваешь, а на донышке написано: «Дымов Керамика. Сделано в Суздале».
Второе направление — гастрономия, ресторанный бизнес. Третье — строительство гостевых домов. Но, пожалуй, главное — я многолетний лоббист интересов Суздаля, давно старался создать сообщество друзей города, чтобы смыслы и желания обрели какую-то общность. Ермолая затащил сюда, Алексея, другие сами приехали, но говорят, что вдохновились… Пытался объяснить суздальчанам и москвичам, которые решили тут поселиться, что лучше строить русские дома. Это же часть нашей истории, которую забыли. Ее стоит вернуть.
— Русские — это какие?
— Важен не строительный материал, а вековые традиции, существовавший до нас уклад. Нанимаем профессиональных архитекторов, и они, учитывая наше мнение, возвращают дома из прошлого в настоящее и будущее. Не знаю, понятно ли объяснил.
— Дом твой, принадлежавший прежде мещанину Шерашеву, похожим образом восстановлен?
— Конечно. Хотя сейчас более деликатно и аутентично с ним поступил бы, чем в 2000 году.
Я услышал Суздаль, посчитал нужным рассказать об этом людям. Хорошая тема — примирить прошлое с будущим, правильно выполнив все в настоящем.
Когда отстроил пять гостевых домов, вокруг заговорили: мол, Дымов скупает Суздаль. Было обидно слушать, я ведь лишь хотел задать тон. Потом другой парень сделал лучше дом, чем у меня. Началось некое соревнование, стали сравнивать, кто качественнее восстановил, а я именно этого и добивался…
То же самое с ресторанами, магазинами. Пусть построят круче, догоняют и перегоняют, буду только рад. Вот честно!
Суздальская керамика — и дело, и радость. Фото: Личный архив
Я же не ради прибыли это затеял. Цель, повторяю, ставил иную: чтобы в нашем прошлом, выполненном в настоящем, все было красиво, достойно, аккуратно, основано на уважении к истории, а не притянуто за уши из какого-нибудь Куршевеля или Биаррица.
О суворовском училище
— За сколько ты купил руины, называвшиеся домом Шерашева?
— В рублях не вспомню, а в долларах получилось тридцать тысяч. Может, по меркам ранних нулевых и переплатил, но сейчас за такие деньги в Суздале точно ничего не купишь. Цены выросли кратно.
— Сам дом отстроил?
— Маме поручил. Я приезжал и давал указания: это так, то не эдак. Она у меня деятельная, руководить привыкла, быстро все восстановила, от плана до реализации прошло девять месяцев.
В советское время мама сделала классическую карьеру: начинала с нуля, была рядовой мойщицей, а на пенсию уходила генеральным директором крупнейшего масло-соевого комбината на Дальнем Востоке. Жила в Уссурийске, пока не забрал ее в Москву, сказав: будешь здесь помогать мне по хозяйству.
С мамой, отчимом и младшим братом Егором. Фото: Личный архив
Характер у мамы серьезный, воля крепкая, умение коммуникации высочайшее. Четко, быстро решает любые вопросы, знает, как строить отношения с начальниками и подчиненными.
— Ты мамин сын?
— Родной отец уделял мне мало внимания. Родители рано разошлись. А отчим, светлая ему память, был очень добрым человеком, мягким, комфортным в общении. Люблю и уважаю его за эти качества. Анатолий Егорович хорошо ко мне относился. Он служил офицером связи.
— То, что ты попал в суворовское училище, его заслуга?
— Наоборот. Отчим воспринимал армию с легкой иронией и меня отговаривал, спрашивал: сынок, что ты собрался там делать? Но я не видел иной дороги, поскольку вырос в среде военных. Моим лучшим приятелем был Гера Бронников, его отец, дядя Виталя, служил в спецназе. Он приходил к нам, говорил маме: «Роза, заберу Вадима с собой, что ему тут болтаться?» И уводил к своим мужикам. Я с ними время проводил.
Поэтому армейская жизнь была мне понятна и совсем не пугала. Конечно, когда благодаря маме я попал в суворовское, какие-то сомнения возникали, я-то думал после школы поступать в архитектурный институт, но мама в мягкой форме, без насилия все объяснила.
С братом Егором. Фото: Личный архив.
Она хотела, чтобы по выходе в свет зарплата у меня была 240 рублей. Как минимум! А дальше, мол, сам разберешься. Мама говорила: армия сделает из тебя человека. Я и не спорил. Знаменитая фраза «Есть такая профессия — Родину защищать» из фильма «Офицеры» многих мальчишек зарядила на будущее, меня в том числе. Действительно, что еще делать здоровому парню, если не служить Отчизне?
И Дальний Восток отпечаток накладывал, как ни крути, форпост державы…
Иногда вспоминаю себя тогдашнего и задаюсь вопросом: а где я состоялся как человек? И четко отвечаю: конечно, в армии, в суворовском училище. Помню это.
И друзья лучшие, на всю жизнь — оттуда. Настоящее братство. По сей день.
— Реально?
— Конечно! Кадет кадету — товарищ и брат. Это знает каждый суворовец. Своим надо помогать. Так я всегда и делал. Даже в случаях, когда лично людей не знал, хватало того, что в прошлом они — кадеты.
Про суворовское училище — только светлые воспоминания…
О найденном завещании
— Объясни.
— Это как с Георгом и его Гмунденом: поживи здесь немного, сам почувствуешь.
В 2000-м я застал Суздаль печальным городом. И в этом было нечто трогательное. Живо представил себе картинки из «Ревизора». Почему-то Суздаль напомнил произведения Гоголя, иллюстрацию к его сюжетам о старинных российских городах. Патриархальных, купеческих и… местечковых.
А потом стал ходить по храмам и монастырям, вникать в летопись и историю, понял, почему Суздаль был выбран князями-то.
Во-первых, он интересно стоит на двойной излучине. Вблизи протекают Клязьма, Нерль и Каменка, чуть подальше — Ока. Стратегически грамотное место. В Средневековье город вполне укладывался в размеры Парижа, Лондона, был равен им по калибру, но потом выбор пал не в его пользу. Сначала столицу перенесли во Владимир, затем в Москву, и со временем значение Суздаля стало снижаться, он превратился в глухую провинцию. История порой любит подшутить подобным образом…
— Давай все-таки не уходить в глубь веков и вернемся к твоей первой поездке.
— Стояла промозглая осень. Едва остановил машину на центральной площади, в стекло постучал какой-то пьянчуга и попросил закурить. Я успел подумать: господи, ну и публика здесь обитает! Но в ту же секунду подбежали два парня, оттащили забулдыгу и стали говорить, мол, не переживайте, город у нас мирный. Предложили показать, где можно поесть и остановиться на ночлег. Одного звали Игорем, второго — Мишей. Они тоже сыграли определенную роль в моей жизни.
Игорь Качалов впоследствии стал крупным предпринимателем (ну, по меркам Суздаля), открыл ресторан «Виноградов». Он дорожит нашей дружбой.
Друзья-партнеры Миша и Игорь.
А Миша Давыдов раз шесть отсидел в колонии. Я помогал ему, пару лет назад взял к себе на работу. Но предупредил: Миш, заканчивай чудить. Он ответил, дескать, сам устал, хочу выкарабкаться. Полгода с трудом продержался, а потом опять сел. Тяжелый малый, настоящий хулиган. Но не мне его судить…
Такими оказались мои первые знакомства в Суздале. Месяца через два приехал сюда еще раз, и Игорь с Мишей уговорили меня купить дом Василия Шерашева, пребывавший в плачевном, разбитом состоянии.
Позже узнал биографию Василия Николаевича. Он из зажиточного купеческого рода, но сам торговлей не занимался, был мещанином, прилежным горожанином. После смерти оставил четырнадцать тысяч рублей — еще тех, царских. Значительная сумма! Разделил ее на четыре равные части. Одну завещал семье, вторую — церкви, третью — суздальской богадельне, а последнюю отдал на городские нужды.
Красиво поступил, по-русски. На мой взгляд, это характеризует не только конкретно Василия Шерашева, но и определенный типаж нашего человека…
Когда делали ремонт дома, в коробке из-под шоколадных конфет товарищества Эйнема, позже ставшего кондитерской фабрикой «Красный Октябрь», обнаружили клад — полторы тысячи рублей бумажными ассигнациями и текст завещания, которое пересказал тебе.
Дом Василия Шерашева до новоселья. Фото: Личный архив.
— Лишь четверть оставил детям и внукам? Широкая натура…
— Знаешь, о чем думаю? Раньше была такая система общественного устройства, что люди понимали: они и есть город. Чувствовали реальную связь, она не была абстрактная и надуманная, а вытекала из уклада жизненного. Нам с тобой сегодня кажется странным: отдать мэрии 25 процентов доходов. Но эти деньги шли непосредственно землякам, а значит, и потомкам.
Так и с богадельней, где старики доживали срок в вполне комфортных условиях. Эту институцию сломали в Советском Союзе, заменив на дома престарелых, в которых пожилые люди влачили (да и влачат) жалкое существование. Словом, логика Василия Николаевича мне теперь вполне понятна.
Кстати, года два назад я случайно нашел и могилу Шерашева на территории некрополя Ризоположенского монастыря, который находится напротив моего дома. Порядок наводили, подняли завалившийся могильный камень и увидели фамилию погребенного…